На душе было как-то противно.
Почему он соврал? Зачем спрятал свёрток?
Находка принадлежала Шпильцу, как и секретер.
Получается, Никита его украл?
Нет. Ему не хотелось так думать.
Содержимое свёртка неизвестно, а поэтому размышлять, что именно он украл и украл ли вообще, не стоит. Может быть, там ерунда какая-то, старые тряпки или книжка, так зачем это Шпильцу, который собирает лишь уникальные и дорогие предметы интерьера, а в свёртке уж точно не мебель.
Брюхов быстро покинул дом коллекционера, продолжая настраивать и уговаривать себя, что ничего плохого не сделал.
Он поспешил домой, на противоположный берег Эльбы.
Улица сменяла улицу, а Никита шёл, сосредоточенно чеканя шаг, не глядя по сторонам, уткнувшись в шарф и прижимая к груди саквояж.
В такой позе он добрёл до маленького неприметного домика, находившегося в тупиковом переулке, там сдавались апартаменты.
Брюхов вбежал в холл и нырнул на лестницу.
Консьерж Огюст проводил молодого иностранца незаинтересованным взглядом и вернулся к разгадыванию кроссворда.
Однокомнатная квартирка, скромно меблированная, размещалась на третьем этаже и смотрела окнами в сад внутреннего дворика.
Повсюду порядок и всё прибрано, как любил Никита. При этом уборщица, приходившая два раза в неделю, всегда гадала: а не уехал ли жилец, уж больно чисто.
Брюхов вошёл в квартиру, закрыл за собой дверь и глубоко вздохнул.
Он дома, наконец-то.
Бережно повесив пальто и сложив на полке шарф, реставратор снял ботинки и поставил их аккуратно у стены. Затем направился в кухню, заварил себе крепкий чёрный чай с сахаром, отнёс его в комнату на журнальный столик, предварительно положив под чашку подстаканник. Он, как никто, знал, как сильно портят круги от посуды поверхность столов.
Вернувшись в коридор, он взял саквояж и принёс его в комнату, где, сев на диван, Брюхов вытащил свёрток.
Несколько минут он внимательно смотрел на него, сам не понимая почему, а затем, взяв ножницы, разрезал верёвку, перевязывающую бумагу.
Перед ним лежала потрёпанная толстая тетрадь в тёмном кожаном переплёте, обвязанная несколько раз старой резинкой.
Никита повертел находку в руках.
Аккуратно, чтобы не повредить, Брюхов положил предмет на столик. Страницы выглядели пожелтевшими, кое-где даже совершенно сухими, и Никита, надев специальные перчатки, с осторожностью начал перелистывать одну страницу за другой.
В его руках был дневник.
Размашистый, но разборчивый почерк повествовал на немецком языке о событиях давно минувших дней, которые автор переживал день за днём.
Никита взглянул на даты, и мурашки побежали по его спине – одна тысяча девятисотый год, начало двадцатого века.
Посмотрев первую страницу, он увидел имя – Нильс Зибер.
– Ну, Нильс, почитаем, что интересного с тобой происходило, – пробормотал Никита, делая глоток горячего чая и погружаясь в чужой мир воспоминаний вековой давности.